Поиск
Знакомство этих двух людей — известного трагика Алексея Яковлева и молодого драматурга Владислава Озерова — произошло в 1798 году. Молодой драматург Озеров представил на суд дирекции театров свою первую пьесу «Ярополк и Олег». Пьеса привлекла свежестью языка, гладкими, хорошими стихами (а тогда трагедиям полагалось быть стихотворными), настоящим трагедийным пафосом. В драматурге Владиславе Озерове увидели надежду русского театра.
Театр! Чем он был для человека того времени? Он был средоточием общественной деятельности в полном смысле слова. В театре обменивались новостями, в идущих пьесах искали намёки на политические события.
В числе театралов были и строгий интеллектуал М. Сперанский, и суровый министр А. Аракчеев, который, говорят, мог декламировать наизусть целые сцены из озёровских пьес. Не гнушался любительской сцены (правда, в юности) и царь Александр.
Теперь Александр мало интересовался театром. Пожалуй, только как зритель. Но театр посещал часто. Понравился ему и молодой драматург Владислав Озеров.
Премьера второй трагедии Озерова «Эдип в Афинах» состоялась 23 ноября 1804 года, и этот день по праву можно считать великим днём русского театра. В этот день начался для театра XIX век.
На сцену вышел новый герой — герой романтический. В ролях — Шушерин, Яковлев, молодая Семёнова. Художник спектакля — знаменитый Пьетро Гонзага, консультант — член Академии художеств А. Оленин, режиссировал драматург А. Шаховской. На премьеру приехал сам Г.Р. Державин. Успех был ошеломительный. Озеров стал героем дня. Его провозгласили гением.
И только два человека казались равнодушными в этот день — трагик Алексей Яковлев и сам драматург Владислав Озеров. Но Озеров и всегда был человеком мрачным, неулыбчивым. А у Алексея Семёновича была своя печаль — он в первый раз играл без постоянной партнёрши — Каратыгиной. Её сменила юная Катерина Семёнова. Продолжала развиваться личная драма у влюблённого артиста.
Драматург Владислав Озеров. Его имя теперь забыто. Однако есть люди, которые одним своим явлением, словом, сказанным в нужную минуту, создавали себе памятник в потомстве.
«Там Озеров невольны дан Народных слёз, рукоплесканий С младой Семёновой делил...»
— так напишет Пушкин в «Евгении Онегине».
Конечно, драматург Владислав Озеров — не Расин и не Вольтер. Его пьесы сейчас трудно читать. Но в то время они исторгали слёзы, вызывали гром рукоплесканий. Заядлый театрал С. Жихарев рассказывал: «Я чувствовал стеснение в груди, меня душили спазмы, била лихорадка, бросало то в озноб, то в жар, то я плакал навзрыд, то аплодировал из всей мочи... словом безумствовал, как безумствовала... и вся публика.»
Озеров написал только пять пьес, пять трагедий. Все они созданы на исторический либо мифологический сюжет. Но в них «говорила» современность. Озёровские пьесы ломали все каноны классической трагедии. Они были даже не пьесы, а стихотворные элегии для театра. Действия в них было мало. Его заменяли лирические диалоги. Много позже В. Белинский упомянет Озерова в окружении имён известных поэтов.
Стихи Озерова высоко ценили такие знатоки, как Батюшков и Вяземский. А Яковлев с присущей ему непосредственностью говорил: если не мне будут аплодировать, так озёровским стихам! Но аплодировали, конечно, и Яковлеву. Например, в следующей пьесе Озерова — «Фингал», где Яковлев играл храброго шотландского героя Фингала.
На этой премьере петербургский Камерный театр был также набит битком. Кроме Державина, здесь были Сперанский, Аракчеев, Милорадович, Ермолов. Император, правда, был в это время за границей.
Надо сказать, Озеров не сразу обрёл благосклонность сильных мира сего. Так, например, на его «Эдипа в Афинах» директор Нарышкин не дал денег, сказав, что в кассе дирекции их только 215 рублей, а на постановку нужно около полутора тысяч.
И тогда за свой счёт пьесу решил поставить заведующий репертуарной частью, комедиограф и энтузиаст театра — князь А.А. Шаховской — тот самый «колкий Шаховской», которого тоже вспоминает Пушкин в своём «Евгении Онегине». Без Шаховского тоже трудно представить театр александровского времени. Комедии его забыты, но не забыта его деятельность на благо театра. Он вывел в люди Катю Семёнову, он помогал Яковлеву и, как видим, покровительствовал Озерову.
А между тем, росла и слава трагика Алексея Яковлева. И всё, казалось, шло хорошо — да душу артиста потихоньку разъедала тоска. Причиной, возможно, была Каратыгина, его «сердечная боль». Играл он много. Играл в пьесах Шекспира, Шиллера. Он всё больше чувствовал себя кумиром. Но почему-то скучал. И всё больше, как тогда говорили, «попадал под влияние пуншевых паров». В такие минуты он становился эксцентричен, вдруг просыпалась в нём его широкая купеческая натура.
Однажды, рассказывают, трагик Алексей Яковлев явился к старику Державину и с порога возвестил: «Умри, Державин! Ты переживаешь свою славу!» И вдруг, ни с того ни с сего начал читать державинскую оду «Бог»:
«О ты, пространством
бесконечный.
Живый в движении вещества...»
И прочёл её всю. «Ну, сказал, — теперь прощай!» И удалился.
Трагика Алексея Яковлева в его «слабости» жалели — он был на виду, «на юру». А вот Озеров с людьми общался мало. Выйдя в отставку, время стал проводить в деревне, и многие считали, что он просто нелюдимый чудак. Увы, молодой драматург был обуреваем тяжёлой душевной болезнью.
Между тем, он всё же работает. Пьеса «Димитрий Донской» стала новым озёровскнм триумфом. Яковлев, исполнявший роль Димитрия, как говорили, превзошёл себя. Это был 1807 год.
Как раз незадолго до этого Россия объявила войну Франции, военная угроза нависла над Россией — и вот «Димитрий Донской» «является очень кстати в теперешних обстоятельствах», — вспоминал Жихарев. Зрители с непросохшими от слёз глазами собирались возле сцены и вызывали Димитрия — Яковлева.
Вскоре Озеров начал писать новую пьесу «Поликсена», но вдруг бросил всё и уехал в деревню. «Поликсену» он закончил только в 1810 году. Успеха она не имела. Озеров начал было писать «Медею» — но сжёг рукопись. «Писать более не хочу...» — сообщал он друзьям.
В конце 1812 года Озеров уже сильно болен. Он играет сам с собой в карты и молчит. В сентябре 1816 года он умирает в своей деревне Борки, под Москвой. А за два месяца до этого в селе Званка умер поэт Державин. Ему было 73 года. Озерову -47.
Трагик Алексей Яковлев ненадолго пережил своего друга. Он всё больше отдаётся тоске, топит её в шампанском. У него садится голос, он начинает забывать слова на сцене. Наконец он решает жениться на девушке, страстно в него влюблённой. У него родится двое детей. Но организм его подорван. В октябре 1817 года он последний раз выйдет на сцену, уже тяжело больной — это будет «Эдип в Афинах» его любимого Озерова.
В ноябре 1817-го он скончается на руках молодой жены. Яковлеву — только сорок четыре года. Говорят, последние его слова были из озеровского «Димитрия Донского»: «велик российский бог.» У постели Яковлева сидел плачущий Иван Афанасьевич Дмитревский.
А театр продолжал жить бурной жизнью. Наступало время Семёновой, Колосовой, Истоминой, Дидло. Из Царскосельского лицея выпущен семнадцатилетний Александр Пушкин. Его молодость пройдёт «там, под сению кулис».
А когда поэт отправится в первую ссылку, ему поставят в вину, что однажды он носил по рядам партера портрет убийцы герцога Энгиенского с надписью: «Урок царям». Театр постепенно становился политическим клубом. Удивительные были времена!